— В вас, Екатерина Георгиевна. Организация "Союз креста и щита" никому не известна. Даже если учесть нынешнюю ситуацию, наше агентство, при всех своих недостатках, имеет представление о происходящем у большевиков. Рискну предположить, что вы вообще не москвичка. Вы уж не оскорбляйтесь, ради бога.
— И не подумаю. Дома я давненько не была, но родилась в Замоскворечье. Полянка, Ордынка, Якиманки — Большая и Малая, — там меня в детстве выгуливали. Если есть желание, можете прокачать меня целенаправленными вопросами. Только прошу про церкви не спрашивать — благолепных названий не помню, ибо атеистка грешная. Насчет, "Союза креста и щита"… Тут вы совершенно правы — ячейка крошечная, временная, вряд ли кому известная. К славе мы не стремимся. Если бы не мальчик, я бы город обошла тридевятой дорогой, и с вами не имела бы удовольствие побеседовать.
— Мне вас допрашивать некогда, — Макаров плеснул в стопки еще коньяку. — Я вообще не выношу женщин допрашивать. Вы, Екатерина Георгиевна, будьте любезны подождать день-два. Потом отправляйтесь на все четыре стороны. В вашу причастность к большевистской разведке верится слабо — уж очень вы вызывающе себя ведете. Так что идите по своим делам. Наша армия с барышнями не воюет. По возможности не воюет, я имею в виду. Такие идейные девицы у красных встречаются — просто немыслимо. Так что советую больше в контрразведку не попадать. А пока уж поскучайте. Мальчик должен присутствовать при одной чрезвычайно важной встрече. Пока вы рядом, он спокоен. Не буду скрывать, я с эскулапами консультировался. Рекомендовали мальчика не расстраивать и не волновать. Кстати, представители духовенства заверяют, что Прот Павлович раньше куда спокойнее был.
— Война. У всех психика жутко расстроена. Мальчик разного навидался, пока по дорогам бродил. Поганые времена.
— Вот здесь я с вами, Екатерина Георгиевна, целиком и полностью согласен. Худшие времена империи. Разрешите предложить сделать глоток за скорейшее восстановление порядка и возобладание здравого смысла на Руси.
— Хм, порядка… — Катя покрутила в пальцах крошечную стопку. — Я, знаете ли, привыкла за Победу пить. Понимаю, двусмысленно звучит. "За нашу победу!". Вы, наверное, этот анекдот тоже знаете.
— Вполне возможно. Следовательно, Екатерина Георгиевна, победы у нас с вами все же разные?
— Да в том-то и дело, что одна, — Катя поморщилась. — Только я чуть шире смотрю, Алексей Осипович. И, вы уж простите, дальше вижу. Сейчас мы дерьмом захлебываемся. Причем собственным.
— Путаете вы что-то, — спокойно заметил подполковник. — Ни малейшего основания считать большевистское дерьмо своим, я не имею. Увольте-с, не мое.
Катя кивнула:
— Естественно. Быдло, хамы неумытые. Аккуратные немцы вам ближе? Австрийцы? Братушки-болгары, что вечно не по ту сторону фронта оказываются? Или у вас в чехословацком корпусе родственники имеются? Вы с ними Великую Россию отстраивать собираетесь? Своих мужиков запороть, интеллигенцию, марксизмом отравленную — на фонари, остальных в узду покрепче. И поплывет малиновый колокольный звон над Русью, и восстанет она из пепла….
— Я, Екатерина Георгиевна, подобные идеи не раз слышал. Плохо мы свое дело делаем, грязно, неумело. И смешим, и ужасаем. И кровь обильную нам вовек не простят. Все забудется — и что выбора у нас не было, и что никто, кроме нас, двинуться с места не решился…
— Они решились, — Катя ткнула рукой куда-то в стену. — Они выступили. В свою идею пламенно верят, и жизни своей тоже не пощадят. Под пулеметы ваши лезут, толпу за собой гонят-ведут. Я не про верхушку говорю.
— Я догадался. К министрам, генералам и штабным крысам вы, милая барышня, в лучших традициях просвещенной русской интеллигенции относитесь крайне брезгливо. Мужичка-труженника и воина-богатыря прославлять будете? Не трудитесь. Я сам всю эту галиматью изложить могу. Наслышан.
— Тьфу! Я разве за народ-богоносец агитирую? Мы все здесь… с тараканами в голове.
— Наши тараканы не нашептывали фронт бросать и командиров на штыки поднимать, — сухо напомнил Макаров.
— Вот бл…. Простите. Они позиции бросили, они — коммуняки. Золото от кайзера хапнули, фронт разложили. Они предали, и теперь вы с фрицами в одиночку бьетесь? Вы ничего не путаете, Алексей Осипович? Вы сейчас куда наступаете? На Берлин? На Вену? К десанту на Хоккайдо готовитесь? Брестский позорный мир мне вспомните? Так красные без комплексов: как заключили, так на хер тот договор и разорвали. Это они под красным флагом сейчас на немцев наскакивают, под красным флагом с поляками сцепляются, в Туркестане от вольных эмиров отбиваются. Да и ваше белое рыцарство на Кавказе штыками не только краснопузым комиссарам грозит. Может, что-то не так идет? Может, не нужно во все стороны кидаться?
— Вы выпейте, Екатерина Георгиевна. Успокойтесь. Мы здесь мирно полуночничаем, а вы как на митинге воспылали.
Катя сглотнула коньяк, машинально сунула в рот конфетку.
— Вот и хорошо, — одобрил подполковник. — Вы мне казались барышней хладнокровной и, уж простите, циничной. Немцы, Европа, союзники наши хитроумные, обидчивые — все они далеко. Пройдет смута, и снова липы на Тверском бульваре зацветут, гимназии откроются, в Большом роскошные премьеры подготовят. Вы в Большом ведь бывали? Поверьте старому штабному грызуну, все наладится. Вы молодая, еще и в ложе поблистать успеете. Вы же слышали — переговоры идут. Будем надеяться, дальше без большой крови обойдется.
Катя угрюмо усмехнулась:
— Насчет гимназий — это вы верно. И с Большим театром все правильно. Там и съезды коммунистические будут, и оперы с балетами. С липами хуже, их сначала на дрова попилят, потом в целях расширения проезжей части доликвидируют. Душноватым городом Москва станет. Ну, мы это переживем. Мы много чего переживем. И повоюем еще всласть. Вот когда вашего офицерского опыта хватать не будет. Переговоры — полный зер гут! Вы надеетесь перегруппироваться, силы для "последнего и решительного" подтянуть. Вот она Первопрестольная — рукой подать. Что стоит растрепанное перепуганное быдло окончательно опрокинуть? Вам, конечно, трудно поверить, что и они для "последнего и решительного" части подтягивают? В лоб сойдетесь? Они под кроваво-красными знаменами, вы непорочно-белые, аки ангелы безгрешные. Красота! Шрапнель, конные лавы с гиканьем, пулеметики режут-стригут, все наперебой кричат "уря!" и "даешь!". "Интернационал" и "Варшавянку" хрипят, "Боже царя храни" и "Взвейтесь соколы орлами" завывают. Вот он, счастливый день России. Грядет.