Поезд все стоял. Пашка осторожно соскользнул с полки. Девушка сидела на обшарпанном диване, поджав ноги. Пристально глянула из-под ресниц.
— Не извольте беспокоиться, барышня. Я на минуту отлучусь, — прошептал Пашка.
Светловолосая ничего не ответила. Пашка, стараясь ни на кого не наступить, пробрался на площадку. Плешивый сосед стоял у двери, курил пахучую папиросу.
— Я — дыхнуть, — пробормотал Пашка.
Господин разрешающе кивнул. Глаз его Пашка так и не увидел, но почему-то по спине пробежал озноб. Парень спрыгнул на насыпь, отошел подальше, "дыхнул". С облегчением застегивая штаны, огляделся. Вокруг висла непроглядная украинская ночь. В пахучей тьме вяло звенели цикады. Пашка зябко передернул плечами, машинально пощупал отцовскую отвертку в кармане, и зашагал к вагону. Плешивого уже не было, на ступеньках сидели двое дезертиров, затягивались самокрутками.
— Ну, що, хлопец, тихо?
— Тихо.
— І то, добре. Кажут, під Південной рейки розібрали. Тепер усю нічь стояти будемо.
Пашка забрался в вагон. Ух, даром что треть окон побита — дух, как в зверинце. В потемках Пашка наступил кому-то на ногу, за что был обозван блудливым иродом. Пришлось двигаться осторожнее. Переступая через огромный узел, из которого торчали резные ножки орехового туалетного столика, Пашка натолкнулся на мальчишку. Пацан неловко посторонился, уступая дорогу. Глаз все так же насмешливо прищурен, но Пашка сообразил, что то не от великой хитрозадости. Видать, нездоров пацан, оттого и монашки с ним нянчатся.
Плешивый шептался со своей кралей. Пашка полез на место, улегся, попытавшись поудобнее подсунуть под голову локоть. А ноги у барышни хороши, в шелке, аж блестят. Сидит, понимаешь, как ни в чем не бывало, коленки обняла. Эх! Ничего, видали мы барышень и не хуже.
Очевидно, Пашка все-таки заснул, потому что когда хлопнул первый выстрел, дернулся и больно сунулся носом в проклятый чемодан.
Стреляли у паровоза. Вразнобой захлопали винтовки, потом выдал длинную очередь пулемет.
В краткой тишине завыла женщина, и вагоне поднялся всеобщий рев и плач:
— Красные, господа! Красные окружили! Спасайтесь!
— Рятуйте, люді добрі! Грабят! Ой лишенько!
— Граждане, только без паники! Не имеет смысла раньше времени…
Пашка сунулся к окну. Рама опущена, выбраться несложно. А вдруг и правда — свои наскочили?
Вдоль насыпи глухо застучали копыта. Проскакал десяток всадников. Хриплый голос заорал:
— Куди побігли, бісові діти? А ну взад повертай!
Бахнул близкий выстрел.
— Из вагонов не выходить! Проверка документов. Честным громадянам та громадянкам нема чого хвилюватися. Никаких грабежей та насильств допущене не буде.
Дезертиры, ломанувшиеся было к дверям, возвращались на место:
— То банда. Или Михася Браслетова, или Козла хлопцы.
— Так, що — они грабить не будут? Вот погодьте, обдерут как липку, — мосластая баба сунула острый локоть под ребра одному из своих братьев. — Я вам казала — подождать потребно? От, диаволы. Що Козел, що други бандюги — одним миром мазаны. Вот Мишка Браслетов только що сам жидов не стреляет.
Пашка в нерешительности потер ушибленный нос. Дергаться вроде незачем. Деньги спрятаны глубоко, болты да гайки бандитам ни к чему. Клещи с молотком может отберут, ну и черт с ними. Поезд-то дальше двинется, или вообще зря только здесь бока пролеживали?
Плешивый с барышней тихо шептались, но держались довольно спокойно. Это они зря, по всему видать, и вытрясти у них есть что. Да и девица… мимо мало кто пройдет.
Тетка с корзинами суетливо двинулась к площадке.
— Ты куды, дура? Лякаешься, що до твоих окороков черед не дойдет? — насмешливо спросил один из дезертиров.
— Та меня вже грабили. Каждый раз неможно, — огрызнулась тетка, яростно пробираясь к двери.
Снаружи мелькали смутные фигуры. Вдоль поезда вытянулась цепочка оцепления.
— К окнам не лезти! Стрелять будемо без предупреждения! — заорал всадник. — Ну, кому кажу! — блеснула вспышка револьверного выстрела.
В соседнем вагоне кто-то закричал. Вновь завыли бабы. Народ, пихаясь, шарахнулся подальше от окон.
— Пасти позакройте! — скомандовал всадник. — На голос стреляемо! От же свиняче племя. А ну, хлопцы, дивися…
В вагоне тяжело дышали и кряхтели, кто присев на корточки, кто пригнувшись к ободранным сиденьям. Разговаривать никто не решался. Лишь обрюзгшая дама приглушенно всхлипывала:
— За что, господи?! За что?
— Ни, то не Козел, — прошептал дезертир. — Он усех из вагонов выгоняет, а потом трясет.
Пашка лежал головой к проходу, прижавшись к перегородке и выставив вперед себя чемодан. Пусть берут, не жалко. Откуда шмонать начнут, — с головы поезда, с хвоста? Лишь бы машиниста сгоряча не хлопнули.
Застучали копыта у самого вагона.
— Третий?
— Та точно, вид паровоза третий. Хлопцы готовы. Начинать прикажете?
"Неужто за мной?" — ужаснулся Пашка. "Проследили и поезд задержали? Да не генерала же я стрельнул?"
— Громодяне, — скомандовали от двери густым басом. — Документы, мандаты и прочие ксивы, приготувати. Без мандражу. Никого лишнего не тронемо. А за суету — разом свинцову пломбу прямо в лоб. Бабоньки, не дышать. А ты що раскорячилась як барыня? Копыта подбери. Василь, вы ту калитку держите?
— Та зачинили, начинай, — гнусаво отозвались из хвоста вагона. Там раскачивалась в чьих-то руках лампа, бросала желтые круги света.
Проверка началась от головы вагона. Оттуда тоже шли с фонарем. Трое или четверо, вооруженные. Басовитый рявкал: