Вариант 19 - Страница 63

— Прямо горный поток, — вполголоса заметила Катя, поглядывая на быстро проплывающие по воде листья.

— Печенежский Донец, — пробормотал Герман. — Считайте, здешняя Волга.

Катя кивнула, она и прапорщик шагали впереди брички. Девушка придерживала лошадей под уздцы. С лошадками она управлялась спокойно, и Герман ревновал. Ведь сам втихомолку гордился не так давно приобретенными навыками. Для городского жителя научиться управляться со сбруей и бричкой не так уж просто. Нужно признать, товарищ Пашка помогал освоиться с полнейшей доброжелательностью. Видимо, считал, что при полной победе коммунии всё равно всем без исключения придется за сохой по пашне ходить. Кстати, Герман сильно бы протестовать не стал — общаться с лошадками было куда приятнее, чем с большинством людей.

— Вон он, мост, — сказала Катя, останавливая лошадей. — Наставления по полевому уставу, да и житейский опыт, требуют выслать разведку. Так что поскучайте, я схожу, разведаю.

— Я схожу, — пробормотал Герман. — У вас, Екатерина Георгиевна, нога, и вообще вы всё сами делаете. Так не положено.

— Действительно, — Пашка с карабином в руках спрыгнул с козел. — Лучше я разведаю. Вы, Екатерина Георгиевна, заметно прихрамываете. Ногу нужно поберечь. Мышечные травмы только с виду ерунда. Еще обезножите.

— Ну, ты, Павлуша, эскулап, — ухмыльнулась девушка. — С мышцами у меня все нормально, от ушиба следа не осталась. Вот сапоги… кулацкая обувка, что ни говори. Ладно, идите вдвоем. Только не высовывайтесь. На той стороне село, могут заметить. За мостом последите, за окраиной села. Судя по карте, обойти это дурацкое поселение будет проблемой. Прапор, извольте не забыть бинокль.

Герман с Пашкой сидели в прибрежных кустах, отмахивались от надоедливых комаров.

— Нужно было травой натереться, — прошипел Герман.

— Кто знал? Вроде самый полдень. Налетели проклятые. У-у, крылатая буржуазия.

На дороге царило полное спокойствие. Старый мост соединял песчаные берега, у почерневших свай всплескивала плотва. За полчаса по дороге протащился единственный пустой воз с сонным возницей. В бинокль можно было разглядеть крайние хаты. Герман полюбовался на облезшую колокольню. Вроде все спокойно. Улицы пусты.

— Смотри-смотри! Опять! — толкнул локтем Пашка.

Герман перевел бинокль, снова посмотрел на несколько строений, торчащих в отдалении у рощи. От тракта туда уводила прилично наезженная дорога. Рассмотреть, что у строений происходит, не удавалось. Вроде бы один раз доносились крики, какие-то фигуры двигались по подворью.

— Митинг, я тебе точно говорю, — сказал Пашка.

— С чего бы митинг на хуторе собрали? Там и людей-то с гулькин нос.

— Да то скорее не хутор. Похоже на жидовские выселки. Вон и корчма стоит. Тут так бывает: жида в село не пустят, так те поблизости окопаются. Где один, там, понятно, и еще с десяток. Цепкое племя.

— Что-то я, товарищ Павел, не пойму, — насмешливо сказал Герман. — А как же революционный интернационализм? Или ныне сам товарищ Бронштейн взялся антисемитизм проповедовать?

— Я ничего не говорю, жиды тоже люди. Только если они целым кагалом соберутся, тут уж держись. Тут и татарину худо станет.

— Не знаю, как насчет татар, а пока нам и без давидова племени не сильно комфортно. В большое село соваться незачем. Обойти бы вокруг, через корчму, в самый бы раз. Да только я ни малейшей тяги к митингам не испытываю. Ни к еврейским, ни к интернациональным.

— Пойдем Екатерине Георгиевне доложим. Может, разумнее вообще ночи подождать?

— Ночи ждать глупо. Здесь роща насквозь проплевывается, — решительно сказала Катя. — Лучше рискнуть. Оружие спрячем, я платочек повяжу. Мы же мирные люди. Ты, Герман Олегович, фуражку нацепи. Зря я ее, что ли, из великого города Мерефы перла?

Герман молча надел студенческую фуражку с надломанным козырьком. "Презент", как выразилась Катя. Нужно было бы чувствовать себя польщенным — не забыла предводительница, побеспокоилась. Только носить офицеру, пусть и бывшему, чужую студиозную фуражку весьма оскорбительно. К тому же фуражка была великовата и съезжала на уши. Судя по ухмылкам Пашки, в "обнове" бывший прапорщик окончательно потерял боевой вид.

— Ну, поехали, — Катя уже напялила прямо поверх галифе драную юбку, пристроила пару наганов. — Прот, если что, падай на дно. Герман Олегович, вы извольте не забывать за тылом приглядывать.

— Мы помним, — пробормотал как всегда спокойный мальчик.

Герман подналег на задок брички, помог выкатиться на дорогу. Запрыгнул внутрь. Пашка тряхнул вожжами, и экипаж покатил по щелястому настилу моста.

— О, кавалерия целым эскадроном нам прямо в лоб, — прошептал Пашка.

Из прибрежных кустов вывалило два десятка коз. Позади плелся дед с палкой.

— Раз уж на глаза козлопасу выперлись, спроси у него, что в селе творится, — прошипела Катя.

Дед подслеповато уставился на подъехавшую бричку.

— Доброго дня, дидусь, — заулыбался Пашка. — Це Остроуховка буде, чи ни?

— А як же — Остроуховка, вона сама. Сами звидки будете? — любознательный дед охотно подковылял ближе.

— З Пивденного. Нам би на Дирково потрибно. У вас в Остроуховке як, спокийно? Влада яка?

— Та яка там влада? Спокийно, — козий пастух пренебрежительно махнул заскорузлой рукой. — Езжайте, у нас мирно.

— Ой, добре. А то в Мерефи офицери стоять. Пропуски нови вимагають. Едва пропустили.

— Еге ж, влада вона и є влада, — дед поморгал на Катю, пощупал борт брички. — Вы тоди идьте. Бричка у вас добра, та и дивка гладка. Всяко буває, мож гайдамакам сподобається. Вони хлопци ох, гарячі. Не глянуть що ви не причому.