Вариант 19 - Страница 71

— Екатерина Георгиевна, мы же… — заикнулся Пашка.

Катя шагнула к нему, взмахнула маузером:

— Заткнись, нос сломаю!

Парень шарахнулся, а Катя продолжила исходить ненавистью:

— Мало вам фрицев да поляков с янкесами? Мало того, что до Волги пятиться будем, детей и заводы за Ташкент увозить? Развели незалежность, каждый тут будет рылом поводить, принюхиваться, под кого лечь повыгоднее? Свободная Ичкерия, гордая Грузиния, историческая Украиния, туго натянутая от Варшавы до Тулы. Прибалты — несгибаемые герои, все до одного на пляжах Юрмалы супротив российских оккупантов полегшие, блин. Краса и гордость демократической Европы, пачкуны подпольно-секретные. Та мы ж уси независимые аж ссать нам некуды. Придите, братья турки с братьями арабами, будь ласка, батька Гитлер да дядька Сэм — защитите от трусливых москалей-недоумков. Или, вон, как Виткины сородичи: вцепятся в свою атомную бомбу и сидят посреди пустыни, как прыщ на целлюлитной заднице. На внеисторической родине договориться же ни с кем не можно! Нет у вас хуже врагов, чем люди, на этой земле выросшие… Да чтоб вы сами передохли, придурки бестолковые! — Катя подхватила карабин и, не разбирая дороги, продралась сквозь кусты прочь от костра.

***

Темнело, накрапывал дождь. В животе одиноко болталась пара ранних сыроежек, кое-как обжаренных на крошечном костерке. Одежда промокла насквозь, в сапогах скоро головастики заведутся.

Катя вышла к приметному дереву. Дымком от лагеря тянуло по-прежнему. Большого огня не разводили — хоть на это ума хватило. Сидят рядком, шепчутся. Пионеры-скауты. Про часового забыли. Нет, вон он у лошадей топчется, на плечи рядно набросив.

— Как шнобель?

Прот вздрогнул, крепче уцепился за карабин, как за палочку-выручалочку. Эх, вояка, ему под кавалерийский карабин сошка, как под пудовую пищаль, необходима.

— Нос давно унялся, Екатерина Георгиевна. Мы вас ждем, ужинать не начинаем.

— Польщена. Что ж тебя в охрану выпихнули? После кровопотери положено отдыхать, молоко пить.

— Молока у нас все равно нету, а в часовые я сам напросился. Пусть хоть видимость честности будет. Выстрелить я вряд ли смогу, но заору обязательно. Вы не волнуйтесь.

— Знаешь, ты не прибедняйся. Пальнуть тебе вполне по силам. Тебе бы чуть побольше уверенности, да лишних движений перестать бояться. Не сахарный, не развалишься.

— Мне Пашка то же самое говорил. Настоятельно советовал атлетикой заняться и осанку подправить.

— Угу, в виде исключения, не такая уж глупая мысль мелькнула у товарища красноармейца. Движения тебе, Прот, действительно не хватает. Кстати, я не поинтересовалась: днем-то тебе нос кто рихтовал?

— Я не заметил, — смущенно прошептал мальчик. — Полез разнимать, и сразу…. Вы, Екатерина Георгиевна, на нас не сердитесь. По глупости сцепились.

— А я уж подумала, от великого ума, — проворчала Катя. — Как там девчонка?

— Лучше. Как драться начали, заговорила. Наполовину не по-русски, но очень даже доходчиво. А как после вас ее из кустов вытащили, так совсем полегчало. Порыдала и разговаривает. Отвлеклась.

— М-да, кусты неплохой антидепрессант. Значит, выкарабкается?

— Обязательно. Вы правильно сказали — кровь иудейская, стойкая.

— Ну-ну. Прот, а сдается мне, что ты в этом мокром отстойнике для слабодумающих назначен самым разумным человеком. Как думаешь — это впечатление такое обманчивое, или следствия твоих скрытых талантов?

— Просто я старый внутри, — мальчик крепче прижал к узкой груди карабин. — Я, Екатерина Георгиевна, должно быть, помру скоро. Совсем себя стариком чувствую.

— Странно. У меня весьма схожие ощущения, особенно когда ноги насквозь мокрые. Ты брось разную чушь воображать. С поста снимайся — в округе крупнее лис никого нет. Пошли ужинать.

Чугунок с трещиной, заново замазанной глиной, уже побулькивал на огне. Пашка осторожно опускал в воду кривобокие клецки.

— Погода сегодня паршивая, день паршивый, да и мы им под стать, — сказала Катя, глядя в огонь. — Обсуждать ваше геройское поведение не вижу смысла. В таких вещах воспитанием заниматься — безнадежное дело. Да и не дети вы. Убедительно прошу: пока мы вместе, в спину друг другу не стреляйте. Потом, без меня, успеете.

— Да що вы такое говорите, Екатерина Георгиевна?! — пробормотал Пашка. — То недоразумение вышло. Увлеклись шибко.

— Ну и ладно. Давай-ка, оратор, тащи из брички сосуд. Я там прихватила на всякий случай.

Пашка мигом вернулся с бутылью.

— Твой батя гнал? — спросила Катя, выдергивая кукурузную кочерыжку-пробку.

Вита кивнула, по впалым щекам медленно покатились слезы.

— Ну, ты уж извини, помянуть по вашему обычаю не умеем, — Катя плеснула на донышко помятой кружки. — Давай, девушка Вита, вспомни семью, родных. Жаль, что ушли они безвременно. Война, чтоб ей… Пожелаем твоим, чтобы жилось им и торговалось на Том мире счастливее, чем на этом. Там вообще-то и вправду лучше. Можете поверить — я заглядывала. Давай, девочка, помянем.

Вита глотнула, задохнулась. Пашка расторопно подсунул воды запить. Катя налила прапорщику, потом юному большевику. Самогон глотали в тишине, Вита так же тихо плакала.

— Прот, как здоровье, позволит?

— Да я, Екатерина Георгиевна, уже вроде бы горилку пробовал, — неуверенно пробормотал мальчик.

Катя нацедила ему глоток. Ужасно непедагогично, но как профилактика простудных заболеваний сойдет. Прот проглотил как воду, Катя налила себе. С кружкой обошла костерок, села рядом с Витой, обняла за хрупкие плечи: