Пообедав, двинулись в путь. Катя вела коня в поводу — мышастый жеребчик оказался существом своенравным. Нужно будет его в монастыре оставить, в качестве чаевых за гостеприимство. Пусть святые тетки на этом дураке навоз возят. Катя лошадей, в общем-то, любила, но этот мышастый по-ослиному упрямый попался. Выезжать, тебя, дружок, некогда. Будешь баловать — по зубам схлопочешь. На принцип пойдешь — могут и ствол в ухо сунуть. Товарищ сержант нынче в скверном расположении духа. Так, что терпи до монастыря, гайдамакская скотина, там кочевряжиться будешь.
Насчет монастыря Катя испытывала определенные сомнения. Прот к идее монастыря-убежища относился явно негативно. С одной стороны, мальчик в этих вопросах разбирается, с другой стороны, явно не хочется ему возвращаться к тоскливой богоугодной жизни. Вполне понятно, но что ж поделаешь? В конце концов, никто не препятствует ему отсидеться, а потом деру дать.
Сориентировавшись по повороту дороги, Катя выставила часового на опушке и объявила привал. День тянулся мрачный и серый, над болотом плыла пелена дождя, но все равно благоразумнее дождаться сумерек. Перекусили холодными клецками. Катя позволила "старшей-боевой" части личного состава пропустить по глотку самогона.
Вита спрятала остатки снеди, нерешительно подошла. Сидевший на козлах брички Прот догадливо поковылял к кустам.
— Катерина Еорьиевна, можна спросить?
— Ну? — Катя в принципе знала, о чем пойдет разговор.
— Може вы меня до города возьмете? Що ж я в православном монастыре делати буду? Меня же сгнобят в неделю.
Глаза у Витки были здоровенные, семитски-черные. Слезы катились, смешивались с дождевыми каплями.
— Не преувеличивай, — пробормотала Катя. — Поработаешь в монастыре, никто тебя не тронет. Я с настоятельницей поговорю. А город чем лучше? Или родственники имеются?
— Нету, — девочка опустила голову, поправила отяжелевшую от влаги папаху. — В Екатеринославе дядя был. Уехали они с семьей в прошлом годе. Такой цорес…
— Сообразительный у тебя дядька. Может, потом отыщешь его. Я тебе немного денег оставлю. Но пока придется в монастыре поскучать. За нами гоняются, сама видишь. Шумные мы, Вита. Постреляют всех, если этаким беженским обозом тащиться будем.
— Та я ж в велику тягость не буду. Я швыдкая, ловкая як кошка. Я готовити умею. По-жидовски ни единого словечика не услыхаете…
Действительно, в последнее время девчонка старалась изъяснятся исключительно на замысловатом суржике.
Катя покачала головой:
— Извини, дискуссия окончена. Не дело тебе по лесам таскаться. Да и для всех так лучше будет.
Вита побрела к лошадям. Катя вздохнула и сплюнула на узловатый корень сосны. Не только с противником надлежит быть жесткой и последовательной. О, боги, как же легко, когда одна работаешь. Ведь были же счастливые времена.
На смену Вите приковылял Прот с саквояжем под мышкой.
— Слышь, Прот Викторович, уговаривать меня не надо. Бесполезно.
— Я знаю, — мальчик прикрыл саквояж от мороси полой пиджака. — Я подумал, может, вы с деньгами и документами разберетесь? Ну, пока время есть.
— Вот умный ты, даром, что прорицатель, — с некоторым раскаянием пробормотала Катя. — Между прочим, мудрое и своевременное предложение. С деньгами нужно порядок заранее навести. Ну, насчет документов, тут мы мало что можем. Бумаги девочки мы впопыхах спалили. У Пашки, по-моему, вообще ничего и не было. Гвардейца нашего с его "ксивой" мигом к стенке поставят. Один ты у нас с двумя метриками. Ты хоть распихал их, чтобы не запутаться?
— Как сказали, — сразу врозь разложил. Екатерина Георгиевна, вы уверенны, что здесь бумаг нет? — Прот тряхнул саквояжем. — Мне кажется, должны быть.
— Откуда кажется? Видение было?
Прот кивнул.
— Видение бумажек?! — поразилась Катя. — Бюрократическое пророчество? Ну, ты даешь!
— Ну, не совсем бюрократическое. Вы вынули бумаги и… э-э, выругались. Я помню, вам на нос капало.
Катя сдержалась. Во-первых, сразу матюкаться по пророчеству не положено. Во-вторых, никак нельзя видения свыше столь буквально толковать. Нет в саквояже никаких документов. Некоторое количество дензнаков, всякая ерунда, типа чулок — остатков былой аристократической роскоши. Из полезного имущества, разве, что пара дефицитных патронов к маузеру завалялось. Хотя откуда там патроны? Маузер попозже появился. Да ну их на хер эти видения.
Катя выгребала скомканные деньги, совала в руки Прота. Мальчик чтобы не замочить, рассовывал по карманам пиджака. От брички подошел любопытный Пашка.
— Помогай, — нетерпеливо сказала Катя.
— А шо это? — удивился пламенный большевик, принимая полупустую бутылку коньяка, облепленную влажными сотенными банкнотами.
— Решили окончательно подорвать отжившую финансовую систему, — пробормотала Катя. — Ха, деньги какие-то. На хрен нам этот буржуазный пережиток? Сейчас свалим все в кучу и подпалим. Хоть руки погреем. Долой всемирный символ угнетения человека человеком!
— В принципе, одобряю, — важно заявил Пашка. — Но может, подождем централизованного указания от Советской Власти? Пока бумажки можно обменять в селе на бульбу и сало. Крестьянство еще не в курсе, що грошам скоро полная хана выйдет.
— Вот это большевистский подход, — ухмыльнулась Катя, извлекая из бездонного саквояжа помятую сигару, комочки шелковых чулок и кружевной пояс.
Пачечку бланков Катя обнаружила под аккуратно зашитой подкладкой саквояжа. Мандаты со страшной печатью МЧК, командировочные предписания Добрармии, потертые гражданские паспорта. Ну, Виктор Михайлович, будь ты неладен, надежно захоронил. А ты, товарищ сержант, каким местом думала?! Ведь знала, что документы должны быть. Патроны считала? Ворона.