Катя осторожно приоткрыла окно, утвердила локти на широком подоконнике, — позиция лучше не придумаешь. Маузер выдал скороговорку, трое пришельцев легли на месте, еще один шлепнулся в грязь, едва успев выскочить из-за стены. Надо отдать должное, соображали гости быстро. Пуля чиркнула по стене, заставив Катю отпрянуть от окна. Когда выглянула, налетчики уже были в седлах, гнали к воротам. Из окна гостиницы с молодецким посвистом высунулся Пашка, вскинул карабин. Почти попал. Катя быстренько подкорректировала стрельбу со своей стороны. Двое коней вылетели за ворота с пустыми седлами. Еще двоим налетчикам удалось уйти верхами.
— Екатерина Георгиевна, там у них тачанка. Они Прота уволокли. И ваш писклявый с ними, — завопил Пашка.
Катя высунулась подальше из окна, с трудом разглядела уходящую по сельской улице повозку, догоняющих ее верховых. Сплюнула с высоты в лужу:
— Павел, наших верховых живенько готовь. Я сейчас.
Наполняя магазин, Катя резко шагала по сводчатому коридору. Из кельи высунулась рябая пожилая монашка.
— Рано еще! — рявкнула Катя в перепуганное лицо. — Воюют здесь!
***
Пашка красовался с лихо упертым в бедро карабином, удерживал под уздцы оседланных верховых. Из-за угла выглядывали перепуганные монашки. Как всегда мрачный Герман, не обращая на зрительниц внимания, пытался ровнее утвердить на голове свою студенческую задрипанную фуражку.
— Мы уж не чаяли вас увидеть, — заметил прапорщик.
— Виновата, — буркнула Катя. — Обещаю полностью реабилитироваться в глазах личного состава. Попозже. Где мои штаны, будь они неладны?
— На месте ваши галифе, — ядовито заверил Герман. — Мы за них решили насмерть стоять.
— Благодарю, — Катя шмыгнула за дверь, испещренную свежими пулевыми пробоинами.
Парни переглянулись, слушая треск с ненавистью сдираемых темных одежд.
— Павел! — рявкнула изнутри предводительница. — На тебе бричка и имущество. Помнишь рощу, где мы стояли до бойни в корчме? Это у реки, рядом с развилкой дорог. Там и встречаемся. Езжай осторожно, не напорись.
— Как же так, Екатерина Георгиевна? — с обидой сказал юный большевик. — А Прот наш как же? Мы на свежих лошадях мигом их догоним.
Катя вылетела наружу, с яростью затянула на талии ремень с оружием:
— Тогда Прота могут подстрелить ненароком. Или нароком. Он у нас юноша шибко ценный. Погоню они ждать будут. Двинем наперерез, через лес. Герман, ты со мной?
Прапорщик молча кивнул и принялся вдевать сапог в непослушное стремя.
— А я опять в обозе?! — возмутился Пашка. — Я вам шо, калека — на облучке сидеть?
— Следуешь без суеты, как основная ударная сила, — Катя взлетела в седло. — После реки нам без тарантаса не обойтись. Да помоги ты господину прапорщику!
Герман с помощью Пашки, наконец, утвердился в седле.
— Ты накоротке повод держи, как мы говорили, — напомнил Пашка, похлопывая кобылку по крупу.
— Пошли, ваше благородие, — приказала Катя, уже слегка жалея, что взяла с собой непривычного к седлу прапорщика.
— Ой, Екатерина Георгиевна, — спохватился Пашка. — А Витка? Я ее с собой забираю или как?
— Она свободный человек. Захочет ехать — не препятствуй, — Катя сдавила каблуками бока своего мышастого.
Из-под копыт летели липкие ошметки грязи. Уже далеко позади остались ободранные ворота монастыря. Двое всадников пронеслись сельской улочкой, полностью вымершей по случаю стрельбы. Прапорщик пока не отставал. Хорошо. Оборачиваться и разговаривать Кате не хотелось. Ветер сушил на щеках запоздалые, глупые и совершенно ненужные слезы. Обидно. И стыдно за собственную наивность. Стыдно. Ладно, свою боль привыкла терпеть. Теперь и чужую запомнишь.
Всё. Кончено. Забыто. Рви вперед, мышастый. Зажрался, обленился, сучье вымя. Работай!
"Первое время я думал, что "сундук мертвеца"
— это тот самый сундук,
который стоит наверху, в комнате капитана".
Роберт Луис Стивенсон (Остров сокровищ).
"В рабочем и крестьянине проснулось сознание личности".
Л.Д. Троцкий.
Поводья четче. Как Пашка учил. Чертов большевик. Чертов жеребец. Чертова дорога. И Она. Тоже. Чертова баба.
Герман пытался правильно держать колени, не мешать коню. Как же — одно дело понять, другое — правильно выполнить. Проклятая кобыла летела за мышастым командирши, и прапорщик с огромным трудом сдерживался, чтобы не завопить в голос. Нет, одно счастье: дорога размокшая, мягкая, брякнешься — вполне возможно, сразу шею и не свернешь. По сторонам смотреть было некогда. Усидеть бы в седле, не опозориться. Герман полностью сосредоточился на работе ногами, лишь отпихивал локтем нещадно колотящий по позвоночнику карабин.
— Теперь в лес. Коню не мешай, он сам пойдет, — рыкнула командирша.
Свернули от дороги. Кони двигались вдоль крошечного ручья. По коленям всадников хлестал тростник. Герман, было обрадовался — скорость движения резко снизилась. Но радость оказалась преждевременной — шли неровно, кобыла часто оступалась, и Герман чуть ли не ежеминутно рисковал свалиться с седла.
Тропинка пошла чуть выше и ровнее. Мышастый с облегчением фыркнул. Впереди лежал зеленый луг. Катя направила коня к далекой опушке леса, в первый раз обернулась:
— Держитесь, ваше благородие. Нам бы только на лесную дорогу вырулить. Часа четыре должны выиграть. Если они, конечно, тоже не решились путь срезать. Хотя с тачанкой едва ли.